Грязнов Ю.В.
Как мы начинали.
В далеком 1972 году, будучи большим любителем туризма и освоения на байдарках водных маршрутов Земли Русской, мы с приятелем в один из выходных дней июня решили пройти по реке Оке от Серпухова до Коломны. Маршрут красивый, приятный, заряжающий энергией Оки, быстрой и просторной, сравнительно чистой, тем более что этим маршрутом мы ходили и ранее, как было принято, на майские праздники, начиная с Тарусы. Впечатлений и положительных эмоций привезли тогда массу. Особенно запомнилась мощь Оки, которая несла паводковые воды и разливалась вдоль берегов, обрамленных сплошной зеленой лентой сосновых лесов. Эта зона Приокско-террасного заповедника тянется до впадения реки Каширка в величественную Оку, имея лишь небольшой разрыв между шоссейным и железнодорожным мостами в районе незабываемой станции Белопесоцкая, где мы начинали свою военную службу. Той весной не было времени взглянуть на знакомые места, но душу согревала уверенность, что такой случай представится. Вот почему июньским днем, после первой ночевки дальнего нашего пути, с нетерпением ждал встречи с берегом нашей юности.
Промчавшись под мостом желдороги, направили байдарку к левому берегу для краткого привала. С ходу был несколько удивлен отсутствием знаменитой купальни с бассейном. Попросив напарника поскучать на берегу, сам отправляюсь к тому месту, где некогда стояли наши палатки, раздавался дружный топот кирзовых сапог, звучали команды и строевые песни.
Двигаясь по лесной дороге, еще раз подумал о здравомыслии, старательности и человеческой одухотворенности командования Академии, которое выбрало это место для размещения лагеря слушательского состава на период летней практики, а также для пионерского лагеря.
Мало что изменилось за время, прошедшее с середины пятидесятых годов прошлого века, но молодая зеленая поросль закрыла многие из памятных мест. На всей территории лагеря, включая стадион, стояла, как ни странно, полная тишина. Не чувствовалось той энергетики, которая была здесь в те далекие годы. Тем не менее,
в памяти, перед глазами явственно возникли картины августа 1955 года, когда около сотни подстриженных «под нолик», от этого лопоухих и немного похожих на марсиан, мальчишек, одетых в пока не подогнанные х/б гимнастерки и бриджи, были построены на линейке вдоль палаточного ряда. Всё немного напоминало пионерский лагерь, но вместо пионервожатых к молодым «бурсакам» были приставлены трое заместителей начальников первых курсов по строевой части 2, 3 и 4 факультетов. В их числе находился и наш будущий «дядька»-воспитатель Василий Андреевич Славнов.
Первый факультет для «бурсаков» оказался закрытым, поскольку предполагал подготовку начальников инженерно-авиационной службы, то есть офицеров с опытом работы в частях ВВС и наличием командных навыков.
Компания «бурсаков», конечно же, оказалась достаточно разношерстной, но в основном все абитуриенты происходили из офицерских семей. В этих родительских кланах понятия о воинской службе включали в себя честь и достоинство личности, добросовестность и порядочность, жажду знаний, патриотизм, стремление принести пользу армии и стране. Этим же установкам стремились следовать и мы, находясь в рядах созидателей, продолжавших дела своих родителей – строителей нового общества. Поскольку Академия имени Жуковского всегда имела непререкаемый, высший авторитет, то в нее не могли не попасть сыны и родственники фамильных домов, бывших на слуху, такие как Хрущев, Буденный, Щорс, Джугашвили, Мельников, Жигарев. Однако следует сразу сказать, что вели они себя достаточно скромно и выдержанно, без особого «выпендрежа». Впоследствии, спустя много лет, с некоторыми из них приходилось пересекаться по делам службы и, надо отдать должное Академии, специалисты из них получились очень и очень неплохие.
Особо следует остановиться на группе из девяти слушателей, поступивших в Академию после окончания Московской авиационной спецшколы. Эти ребята отличались военной выправкой, пониманием армейского порядка и дисциплины, хорошими навыками в подгонке обмундирования и несении нарядов. Кроме того, они прекрасно знали и умели петь строевые песни, являясь, как правило, запевалами отделений. Из этих ребят в 3-е отделение первого курса 3-го факультета попали Женя Строганов, Толя Оникиенко, Алик Москалец, Вадим Стрекопытов и Эдик Мамыкин. Для многих из нас, слыхавших строевые мотивы «Соловей, соловей – пташечка» и «Всё выше, и выше, и выше», песни спецшколовцев «О 28 героях-панфиловцах», «Взвейтесь соколы орлами», «Бородино» оказались откровением, а потому наше отделение на марше пело их от души, без фальши. Тем более что песни эти были патриотическими, вызывавшими гордость за страну, за народ – не чета текстам, которые ныне поют современные воины, с их тупыми словами и немудреными мотивами. Это, прямо скажем, камень в огород теперешних, так называемых воспитателей, которые не знают хорошие строевые песни, да, видать, и знать не хотят.
Следует сказать, что одной из задач, которую выполняли тогда наши «дядьки»-наставники, как раз и состояла в негласном отборе ребят - поспособнее, поспортивнее, поспокойнее, уважавших дисциплину. Поэтому Василию Андреевичу Славнову – боевому офицеру, прошедшему всю войну, за умелое комплектование 3-го отделения 3-го факультета курса полковника Иголкина В.Г. хочется еще раз выразить нашу благодарность.
Лагерный день начинался с ранней побудки, когда штатный горнист из духового оркестра Академии выдувал сигнал «подъем», и молодые «бурсаки», после выполнения сложного ритуала намотки портянок, оголенные по пояс, выползали из палаток и выстраивались на линейке. Здесь нас встречали «дядьки»-наставники, как и мы, не выспавшиеся, и улыбавшийся загорелым красноватым лицом преподаватель физкультуры майор Ерин. Физрук брал команду на себя, и вереница полусонных новобранцев бегом направлялась по лесной просеке на берег Оки. Через 300 метров, на опушке леса, раздавалась долгожданная команда «оправиться» (прозванная нами по аналогии с действием, выполнявшимся на трехлинейной винтовке, - «свернуть курки»), и начинался сеанс струйного выжигания травы и кустарников. Сейчас эти действия были бы строго осуждены современными экологами или, как их называют, «грин-писовцами», поскольку через месяц опушка, кроме специфического запаха, приобрела и стойкий желтый цвет.
На берегу новобранцы, выстроив каре, выполняли раз за разом под команду Ерина военно-гимнастический комплекс упражнений. При этом физрук всегда делал акцент на качественном исполнении такого элемента – приседания «разножкой», называя его «чисто женским упражнением». Затем следовала дружная пробежка по прибрежной дороге вдоль Оки, заканчивавшаяся водными процедурами. Речной влагой все физкультурники с удовольствием омывали вспотевшие, несмотря на утреннюю прохладу, тела.
После зарядки проводился строевой смотр, на котором «дядьки»-наставники во всеуслышание и с чувством юмора делали свои замечания по внешнему виду будущих слушателей. Больше всех доставалось отдельным «недотепам» - Волкову, Викуленко, Стрекопытову, которые никак не могли вогнать себя в стандарты надлежащего воинского вида. Получившие замечания шли их устранять, а основная масса с песнями маршировала в столовую на завтрак.
Всего в лагере стояло 18 палаток, в которых размещались новобранцы, разбитые на три отделения по шесть палаток в каждом, и одна штабная палатка для командиров. Народ в палатки подбирался по принципу предварительных знакомств или произвольно, если кто-то еще не обзавелся сотоварищами. В такой палатке оказался и я, так как практически не знал никого из ребят. Кроме меня под одним пологом оказались Юра Фомин, Боря Петриченко, Гена Бабич, которые впоследствии попали на 2-й факультет, и наш Валера Агеев. Все ребята были спортивные и имели разряды: Юра Фомин – по легкой атлетике, Гена Бабич – по плаванию, а я – по лыжам. Всё это уравнивало нас друг по отношению к другу, давало возможность комплектовать команды по разным видам спорта и устраивать здоровую конкуренцию между отделениями. Среди нас имелись ребята как подбиравшиеся к мастерским нормативам, так и совершенно провальные в спортивном отношении, не умевшие подтянуться на турнике или пробежать дистанцию за заданное время. В этом случае действовал «принцип коллективизма», и под фамилиями спортивных неумех часто выступали закаленные бойцы. Я лично бегал и за Волкова, и за Здановича. То же самое делали наши ребята: Левченко, Ахапкин, да и многие другие. Всё это продолжалось до тех пор, пока Ерин не познакомился с нами поближе и не стал узнавать по фамилиям. Над слабаками посмеивались, подшучивали, но никогда это не носило характера язвительного превосходства. Наоборот, ребята советами, своим примером старались научить отстававших, вдохнуть в них уверенность в собственные силы. Вообще-то спортивные соревнования да разного рода хозяйственные работы по уборке территории раскрывали нас друг перед другом со всех сторон не только в физическом плане, но и в эмоциональном, показывали практическую сметку каждого, умение быть в коллективе.
Уважительное отношение возникало у нас к ребятам интеллектуального плана, энциклопедистам. Так, я вспоминаю, как всех нас «потряс» Алик Туманов, который по теме спорта знал буквально всё: кто, когда, на какой минуте и как забивал голы, какие секунды, метры, сантиметры показывались на тех или иных соревнованиях не только в стране, но и за рубежом.
Перед отходом ко сну в платках рассказывали о прочитанных книгах по истории, о неизвестных страницах Великой Отечественной войны, вспоминали услышанные в кругу семьи повествования родных или их знакомых – участников войны. Ведь в то время минуло только 10 лет со дня Победы, и многое оставалось в тени, под запретом, а хотелось разобраться во всем. Много былей и небылиц было обсуждено в процессе дискуссий по проблемам техники, в первую очередь, конечно, авиационной. Каждый стремился продемонстрировать всё, что он знал. Активно обсуждались вопросы, связанные с новыми кинофильмами, интересными книгами и журналами.
Значительная часть лагерного времени отводилась более прозаической нашей общей предучебной подготовке. Обычно после завтрака и обеда проводились занятия по изучению уставов Советской Армии, структуры Вооруженных Сил. Наибольший интерес вызывало знакомство со стрелковым оружием, которое включало практические занятия по изучению устройства карабина СКС, пистолета ТТ и револьвера образца 1936 года, а также «боевые» стрельбы на специально оборудованном стрельбище.
Незабываемы впечатления, когда нам раздавали по три патрона для выполнения упражнения по стрельбе по мишени размером в рост на расстоянии 100 метров. Многие от напряжения зажмуривались, палили в «белый свет», а иногда тщательно прицеливались, даже забыв передернуть затвор, чтобы дослать патрон. Перед глазами стоит картина, как В.А.Славнов ложился рядом с неудачливыми стрелками и, «слегка» матюгаясь, помогал вести стрельбу в четыре руки. В связи с этим рапорт о том, что «рядовой такой-то стрельбу закончил», звучал для многих как большое облегчение, тем более что пулевых пробоин в мишенях часто вовсе не находили. Но постепенно всё становилось на свои места, и появлялись дырки в силуэтах противника, росла уверенность в обращении со «стрелявшим предметом».
По мере прохождения обучения нас, помимо хозяйственных работ, начали приобщать к выполнению более ответственных обязанностей - дневальных, помощников дежурных, дежурных в оцеплении на стрельбах и т.п. Самым неприятным бывало дневальство под грибком на лагерной линейке у штабной палатки, так как в это служебное помещение всё время кто-нибудь заходил или выходил оттуда. Грибок с установленной под ним тумбочкой находились на самом солнцепеке, и стоять здесь неподвижно было просто невмоготу. Гнуло в дрёму, и многие, присев на тумбочку, на мгновение забывались сном ангела… Но тут, как назло, появлялся кто-либо из штабистов. Подойдет командир, посмотрит на закрытые глазки постового, послушает отроческое сопение и негромко задаст вопрос: «Спишь на посту?» И всё! Деваться некуда, и дополнительный наряд вне очереди – твой и разнос перед общим строем и наказание «по-фронтовому» от В.А.Славнова: 20 метров по-пластунски туда и обратно, а если плохо изображаешь «пластуна», то несколько раз, пока не проснешься окончательно.
Такое я испытал на себе дважды. Причем первый раз заснул на тумбочке и получил по полной. Потом, спустя несколько дней, в очередной раз, когда тумбочку, как соблазн, убрали, заснул в строго вертикальном положении у столба и не просыпался от покашливаний Василия Андреевича, а вздрогнул лишь после того, как он заорал, что заставит меня ходить вокруг грибка наподобие Ученого Кота из сказки Пушкина. При этом Василий Андреевич делал страшное лицо, рот его перекашивался для пущего эффекта, хотя мы все прекрасно понимали, что он добрейший человек.
Завершающей контрольной стали ночные тревоги, когда нас сонных поднимали в 3-4 часа до зари и заставляли бежать несколько километров вдоль Оки. Всё бы, как говорят, ничего, но ночью в темноте да в спешке наши навыки в намотке портянок давали сбои. В связи с этим белые тряпицы закручивались кое-как и, естественно, от бега сбивались, в результате чего появлялись мозоли.
И вот, наконец, завершающие дни лагерной учебы. Сдаются зачеты по уставам, интенсивно ведется строевая подготовка. Отделение, четко печатая шаг, в колонну по четыре человека, накручивает витки на стадионе. Парикмахер проводит косметическую стрижку ежиков с целью «прихорашивания» рядовых для фото на пропуска в академию. Вот и сам процесс фотографирования, когда, как назло, запасмурнела погода. Недовольный фотограф стал ругаться, что не оборудовали место для фотографирования, и он вынужден делать снимки «бойцов» на фоне какой-то пестрой занавески. Причем сами молодые солдатики вели себя перед объективом «очень скверно», то есть моргали, из-за чего фотографу приходилось «щелкать» затвором более одного раза.
Последнее собрание в клубе, на котором нас знакомят с распределением, поздравляют с окончанием обучения в «школе молодого бойца» и зачислением на первый курс «альма-матер» - Военно-Воздушной инженерной академии имени профессора Н.Е.Жуковского.
Впереди – годы учебы. Однако с лагерем мы не прощаемся, так как уже на будущий год нас ждут здесь занятия по тактике, а еще через год – практика на военном аэродроме города Ступино. Но это уже темы для отдельных повествований.
Как мы начинали.
В далеком 1972 году, будучи большим любителем туризма и освоения на байдарках водных маршрутов Земли Русской, мы с приятелем в один из выходных дней июня решили пройти по реке Оке от Серпухова до Коломны. Маршрут красивый, приятный, заряжающий энергией Оки, быстрой и просторной, сравнительно чистой, тем более что этим маршрутом мы ходили и ранее, как было принято, на майские праздники, начиная с Тарусы. Впечатлений и положительных эмоций привезли тогда массу. Особенно запомнилась мощь Оки, которая несла паводковые воды и разливалась вдоль берегов, обрамленных сплошной зеленой лентой сосновых лесов. Эта зона Приокско-террасного заповедника тянется до впадения реки Каширка в величественную Оку, имея лишь небольшой разрыв между шоссейным и железнодорожным мостами в районе незабываемой станции Белопесоцкая, где мы начинали свою военную службу. Той весной не было времени взглянуть на знакомые места, но душу согревала уверенность, что такой случай представится. Вот почему июньским днем, после первой ночевки дальнего нашего пути, с нетерпением ждал встречи с берегом нашей юности.
Промчавшись под мостом желдороги, направили байдарку к левому берегу для краткого привала. С ходу был несколько удивлен отсутствием знаменитой купальни с бассейном. Попросив напарника поскучать на берегу, сам отправляюсь к тому месту, где некогда стояли наши палатки, раздавался дружный топот кирзовых сапог, звучали команды и строевые песни.
Двигаясь по лесной дороге, еще раз подумал о здравомыслии, старательности и человеческой одухотворенности командования Академии, которое выбрало это место для размещения лагеря слушательского состава на период летней практики, а также для пионерского лагеря.
Мало что изменилось за время, прошедшее с середины пятидесятых годов прошлого века, но молодая зеленая поросль закрыла многие из памятных мест. На всей территории лагеря, включая стадион, стояла, как ни странно, полная тишина. Не чувствовалось той энергетики, которая была здесь в те далекие годы. Тем не менее,
в памяти, перед глазами явственно возникли картины августа 1955 года, когда около сотни подстриженных «под нолик», от этого лопоухих и немного похожих на марсиан, мальчишек, одетых в пока не подогнанные х/б гимнастерки и бриджи, были построены на линейке вдоль палаточного ряда. Всё немного напоминало пионерский лагерь, но вместо пионервожатых к молодым «бурсакам» были приставлены трое заместителей начальников первых курсов по строевой части 2, 3 и 4 факультетов. В их числе находился и наш будущий «дядька»-воспитатель Василий Андреевич Славнов.
Первый факультет для «бурсаков» оказался закрытым, поскольку предполагал подготовку начальников инженерно-авиационной службы, то есть офицеров с опытом работы в частях ВВС и наличием командных навыков.
Компания «бурсаков», конечно же, оказалась достаточно разношерстной, но в основном все абитуриенты происходили из офицерских семей. В этих родительских кланах понятия о воинской службе включали в себя честь и достоинство личности, добросовестность и порядочность, жажду знаний, патриотизм, стремление принести пользу армии и стране. Этим же установкам стремились следовать и мы, находясь в рядах созидателей, продолжавших дела своих родителей – строителей нового общества. Поскольку Академия имени Жуковского всегда имела непререкаемый, высший авторитет, то в нее не могли не попасть сыны и родственники фамильных домов, бывших на слуху, такие как Хрущев, Буденный, Щорс, Джугашвили, Мельников, Жигарев. Однако следует сразу сказать, что вели они себя достаточно скромно и выдержанно, без особого «выпендрежа». Впоследствии, спустя много лет, с некоторыми из них приходилось пересекаться по делам службы и, надо отдать должное Академии, специалисты из них получились очень и очень неплохие.
Особо следует остановиться на группе из девяти слушателей, поступивших в Академию после окончания Московской авиационной спецшколы. Эти ребята отличались военной выправкой, пониманием армейского порядка и дисциплины, хорошими навыками в подгонке обмундирования и несении нарядов. Кроме того, они прекрасно знали и умели петь строевые песни, являясь, как правило, запевалами отделений. Из этих ребят в 3-е отделение первого курса 3-го факультета попали Женя Строганов, Толя Оникиенко, Алик Москалец, Вадим Стрекопытов и Эдик Мамыкин. Для многих из нас, слыхавших строевые мотивы «Соловей, соловей – пташечка» и «Всё выше, и выше, и выше», песни спецшколовцев «О 28 героях-панфиловцах», «Взвейтесь соколы орлами», «Бородино» оказались откровением, а потому наше отделение на марше пело их от души, без фальши. Тем более что песни эти были патриотическими, вызывавшими гордость за страну, за народ – не чета текстам, которые ныне поют современные воины, с их тупыми словами и немудреными мотивами. Это, прямо скажем, камень в огород теперешних, так называемых воспитателей, которые не знают хорошие строевые песни, да, видать, и знать не хотят.
Следует сказать, что одной из задач, которую выполняли тогда наши «дядьки»-наставники, как раз и состояла в негласном отборе ребят - поспособнее, поспортивнее, поспокойнее, уважавших дисциплину. Поэтому Василию Андреевичу Славнову – боевому офицеру, прошедшему всю войну, за умелое комплектование 3-го отделения 3-го факультета курса полковника Иголкина В.Г. хочется еще раз выразить нашу благодарность.
Лагерный день начинался с ранней побудки, когда штатный горнист из духового оркестра Академии выдувал сигнал «подъем», и молодые «бурсаки», после выполнения сложного ритуала намотки портянок, оголенные по пояс, выползали из палаток и выстраивались на линейке. Здесь нас встречали «дядьки»-наставники, как и мы, не выспавшиеся, и улыбавшийся загорелым красноватым лицом преподаватель физкультуры майор Ерин. Физрук брал команду на себя, и вереница полусонных новобранцев бегом направлялась по лесной просеке на берег Оки. Через 300 метров, на опушке леса, раздавалась долгожданная команда «оправиться» (прозванная нами по аналогии с действием, выполнявшимся на трехлинейной винтовке, - «свернуть курки»), и начинался сеанс струйного выжигания травы и кустарников. Сейчас эти действия были бы строго осуждены современными экологами или, как их называют, «грин-писовцами», поскольку через месяц опушка, кроме специфического запаха, приобрела и стойкий желтый цвет.
На берегу новобранцы, выстроив каре, выполняли раз за разом под команду Ерина военно-гимнастический комплекс упражнений. При этом физрук всегда делал акцент на качественном исполнении такого элемента – приседания «разножкой», называя его «чисто женским упражнением». Затем следовала дружная пробежка по прибрежной дороге вдоль Оки, заканчивавшаяся водными процедурами. Речной влагой все физкультурники с удовольствием омывали вспотевшие, несмотря на утреннюю прохладу, тела.
После зарядки проводился строевой смотр, на котором «дядьки»-наставники во всеуслышание и с чувством юмора делали свои замечания по внешнему виду будущих слушателей. Больше всех доставалось отдельным «недотепам» - Волкову, Викуленко, Стрекопытову, которые никак не могли вогнать себя в стандарты надлежащего воинского вида. Получившие замечания шли их устранять, а основная масса с песнями маршировала в столовую на завтрак.
Всего в лагере стояло 18 палаток, в которых размещались новобранцы, разбитые на три отделения по шесть палаток в каждом, и одна штабная палатка для командиров. Народ в палатки подбирался по принципу предварительных знакомств или произвольно, если кто-то еще не обзавелся сотоварищами. В такой палатке оказался и я, так как практически не знал никого из ребят. Кроме меня под одним пологом оказались Юра Фомин, Боря Петриченко, Гена Бабич, которые впоследствии попали на 2-й факультет, и наш Валера Агеев. Все ребята были спортивные и имели разряды: Юра Фомин – по легкой атлетике, Гена Бабич – по плаванию, а я – по лыжам. Всё это уравнивало нас друг по отношению к другу, давало возможность комплектовать команды по разным видам спорта и устраивать здоровую конкуренцию между отделениями. Среди нас имелись ребята как подбиравшиеся к мастерским нормативам, так и совершенно провальные в спортивном отношении, не умевшие подтянуться на турнике или пробежать дистанцию за заданное время. В этом случае действовал «принцип коллективизма», и под фамилиями спортивных неумех часто выступали закаленные бойцы. Я лично бегал и за Волкова, и за Здановича. То же самое делали наши ребята: Левченко, Ахапкин, да и многие другие. Всё это продолжалось до тех пор, пока Ерин не познакомился с нами поближе и не стал узнавать по фамилиям. Над слабаками посмеивались, подшучивали, но никогда это не носило характера язвительного превосходства. Наоборот, ребята советами, своим примером старались научить отстававших, вдохнуть в них уверенность в собственные силы. Вообще-то спортивные соревнования да разного рода хозяйственные работы по уборке территории раскрывали нас друг перед другом со всех сторон не только в физическом плане, но и в эмоциональном, показывали практическую сметку каждого, умение быть в коллективе.
Уважительное отношение возникало у нас к ребятам интеллектуального плана, энциклопедистам. Так, я вспоминаю, как всех нас «потряс» Алик Туманов, который по теме спорта знал буквально всё: кто, когда, на какой минуте и как забивал голы, какие секунды, метры, сантиметры показывались на тех или иных соревнованиях не только в стране, но и за рубежом.
Перед отходом ко сну в платках рассказывали о прочитанных книгах по истории, о неизвестных страницах Великой Отечественной войны, вспоминали услышанные в кругу семьи повествования родных или их знакомых – участников войны. Ведь в то время минуло только 10 лет со дня Победы, и многое оставалось в тени, под запретом, а хотелось разобраться во всем. Много былей и небылиц было обсуждено в процессе дискуссий по проблемам техники, в первую очередь, конечно, авиационной. Каждый стремился продемонстрировать всё, что он знал. Активно обсуждались вопросы, связанные с новыми кинофильмами, интересными книгами и журналами.
Значительная часть лагерного времени отводилась более прозаической нашей общей предучебной подготовке. Обычно после завтрака и обеда проводились занятия по изучению уставов Советской Армии, структуры Вооруженных Сил. Наибольший интерес вызывало знакомство со стрелковым оружием, которое включало практические занятия по изучению устройства карабина СКС, пистолета ТТ и револьвера образца 1936 года, а также «боевые» стрельбы на специально оборудованном стрельбище.
Незабываемы впечатления, когда нам раздавали по три патрона для выполнения упражнения по стрельбе по мишени размером в рост на расстоянии 100 метров. Многие от напряжения зажмуривались, палили в «белый свет», а иногда тщательно прицеливались, даже забыв передернуть затвор, чтобы дослать патрон. Перед глазами стоит картина, как В.А.Славнов ложился рядом с неудачливыми стрелками и, «слегка» матюгаясь, помогал вести стрельбу в четыре руки. В связи с этим рапорт о том, что «рядовой такой-то стрельбу закончил», звучал для многих как большое облегчение, тем более что пулевых пробоин в мишенях часто вовсе не находили. Но постепенно всё становилось на свои места, и появлялись дырки в силуэтах противника, росла уверенность в обращении со «стрелявшим предметом».
По мере прохождения обучения нас, помимо хозяйственных работ, начали приобщать к выполнению более ответственных обязанностей - дневальных, помощников дежурных, дежурных в оцеплении на стрельбах и т.п. Самым неприятным бывало дневальство под грибком на лагерной линейке у штабной палатки, так как в это служебное помещение всё время кто-нибудь заходил или выходил оттуда. Грибок с установленной под ним тумбочкой находились на самом солнцепеке, и стоять здесь неподвижно было просто невмоготу. Гнуло в дрёму, и многие, присев на тумбочку, на мгновение забывались сном ангела… Но тут, как назло, появлялся кто-либо из штабистов. Подойдет командир, посмотрит на закрытые глазки постового, послушает отроческое сопение и негромко задаст вопрос: «Спишь на посту?» И всё! Деваться некуда, и дополнительный наряд вне очереди – твой и разнос перед общим строем и наказание «по-фронтовому» от В.А.Славнова: 20 метров по-пластунски туда и обратно, а если плохо изображаешь «пластуна», то несколько раз, пока не проснешься окончательно.
Такое я испытал на себе дважды. Причем первый раз заснул на тумбочке и получил по полной. Потом, спустя несколько дней, в очередной раз, когда тумбочку, как соблазн, убрали, заснул в строго вертикальном положении у столба и не просыпался от покашливаний Василия Андреевича, а вздрогнул лишь после того, как он заорал, что заставит меня ходить вокруг грибка наподобие Ученого Кота из сказки Пушкина. При этом Василий Андреевич делал страшное лицо, рот его перекашивался для пущего эффекта, хотя мы все прекрасно понимали, что он добрейший человек.
Завершающей контрольной стали ночные тревоги, когда нас сонных поднимали в 3-4 часа до зари и заставляли бежать несколько километров вдоль Оки. Всё бы, как говорят, ничего, но ночью в темноте да в спешке наши навыки в намотке портянок давали сбои. В связи с этим белые тряпицы закручивались кое-как и, естественно, от бега сбивались, в результате чего появлялись мозоли.
И вот, наконец, завершающие дни лагерной учебы. Сдаются зачеты по уставам, интенсивно ведется строевая подготовка. Отделение, четко печатая шаг, в колонну по четыре человека, накручивает витки на стадионе. Парикмахер проводит косметическую стрижку ежиков с целью «прихорашивания» рядовых для фото на пропуска в академию. Вот и сам процесс фотографирования, когда, как назло, запасмурнела погода. Недовольный фотограф стал ругаться, что не оборудовали место для фотографирования, и он вынужден делать снимки «бойцов» на фоне какой-то пестрой занавески. Причем сами молодые солдатики вели себя перед объективом «очень скверно», то есть моргали, из-за чего фотографу приходилось «щелкать» затвором более одного раза.
Последнее собрание в клубе, на котором нас знакомят с распределением, поздравляют с окончанием обучения в «школе молодого бойца» и зачислением на первый курс «альма-матер» - Военно-Воздушной инженерной академии имени профессора Н.Е.Жуковского.
Впереди – годы учебы. Однако с лагерем мы не прощаемся, так как уже на будущий год нас ждут здесь занятия по тактике, а еще через год – практика на военном аэродроме города Ступино. Но это уже темы для отдельных повествований.